Индия и Россия – две великие державы евразийского континента, не без оснований претендующие на самое активное участие в формировании нового континентального и мирового порядка. Обе страны являются целыми цивилизациями, каждая имеет немало оснований гордиться своей удивительной историей и богатой культурой. Обе страны стоят перед масштабными вызовами экономической и социальной модернизации. Как в Москве, так и в Дели придают большое значение национальному суверенитету и болезненно относятся к попыткам внешних сил вмешиваться в их внутренние дела. У Индии и у России есть могущественные геополитические соперники, превосходящие их по многим параметрам – для Индии это Китай, а для России – Соединенные Штаты.

Помимо всего прочего, у каждой из двух стран есть свои фундаментальные проблемы с соседями, которые крайне осложняют внешнеполитическое позиционирование Москвы и Дели, отвлекают внимание и ресурсы, препятствуют полноценному вхождению страны в глобальное международное сообщество. Для Индии первой в ряду таких проблем уже долгое время выступает Пакистан, для России – Украина. Насколько допустимо проводить параллели между конфликтными связками «Индия-Пакистан» и «Россия-Украина»? Имеются ли основания говорить о типологическом сходстве двух весьма сложных ситуаций в очень несхожих регионах мира? Правомерно ли ставить вопрос о перспективах общих или параллельных вариантов решения двух проблем?

Начнем с очевидного. Каждая пара (Индия и Пакистан, Россия и Украина) состоит из обществ, имеющих множество общих характеристик. Каждая пара некогда принадлежала к единому экономическому, социально-культурному и административно-государственному пространству. Раздел Британской Индии на Индийский Союз и Пакистан в августе 1947 г. привел к братоубийственным конфликтам, жертвами которых стали около миллиона человек, и к многомиллионным миграциям, затронувшим весь южноазиатский субконтинент. Российская Федерация и Украина на протяжении столетий составляли единое ядро Российской империи, а затем и Советского Союза. Распад СССР в августе 191 г., хотя и н сопровождался прямым военным конфликтом между Москвой и Киевом, но все же стал крайне болезненным как для России, так и для Украины; миграционные потоки также оказались весьма значительными.

Именно близость «культурно-исторического кода» в двух парах предопределила стремление новых политических элит Пакистана и Украины максимально дистанцироваться от своих более крупных соседей. Тем более, что ни в первом, ни во втором случае у этих элит не было за спиной длительного опыта независимой государственности, на которую они могли бы опереться. Идентичность Пакистана складывалась на последовательном противопоставлении новой страны индийскому соседу; такое же противопоставление проявилось уже на самом раннем этапе становления украинского государства (напомним, что вышедшая в 2003 г. книга второго президента Украины Леонида Кучмы так и называлась: «Украина – не Россия»). Если в случае Пакистана первым маркером «инаковости» стала религия, то в случае с Украиной на первый план постепенно вышел язык: последовательная, хотя и не во всем успешная «украинизация» была дополнена притязаниями на автокефалию национального православия лишь через четверть века после обретения Украиной независимости. 

Именно близость «культурно-исторического кода» в двух парах предопределила стремление новых политических элит Пакистана и Украины максимально дистанцироваться от своих более крупных соседей.

Отметим также и то, что в Индии и в России соответственно Пакистан и Украина часто воспринимались и до сих пор порой воспринимаются как некие искусственные конструкции, возникшие из-за случайного стечения политических обстоятельств и имеющие, как минимум, не очевидные исторические перспективы. В Дели и в Москве никогда не было недостатка в мрачных прогнозах неизбежного распада соседних государств на отдельные регионы или их окончательного превращения в «неудавшиеся государства». Однако, несмотря на многочисленные внутренние кризисы и внешние вызовы, и Пакистан, и Украина продемонстрировали высокую степень устойчивости – например, при всей своей хрупкости и не слишком высокой эффективности государственного управления, Пакистан по времени своего существования уже обогнал бывший Советский Союз, хотя и потерял в 1971 г. свои восточные провинции, превратившиеся в независимое государство Бангладеш.    

Кроме того, в обеих парах существует очевидная асимметрия потенциалов между участниками. Индия намного больше, богаче и сильнее Пакистана, Россия больше, богаче и сильнее Украины. Тем не менее, ни Пакистан, ни Украина не слабы настолько, чтобы Индия или России могла бы безнаказанно игнорировать своего соседа или легко им манипулировать. Для Индии Пакистан намного важнее, скажем, соседней Шри-Ланки, с которой у Дели тоже много проблем в двусторонних отношениях, а для России значение Украины явно перевешивает значение всех трех стран Балтии, вместе взятых. Хотя ни Пакистан, ни Украина на данный момент не в состоянии выступить в роли альтернативного драйвера интеграционных процессов соответственно в Южной Азии и на постсоветском пространстве, им вполне по силам роль эффективных спойлеров любых многосторонних интеграционных проектов, которые могут возникнуть в этих регионах.

Кроме того, в обеих парах существует очевидная асимметрия потенциалов между участниками.

Общие алгоритмы отношений в двух парах несколько отличались друг от друга: если острая враждебность между Индией и Пакистаном проявилась практически сразу же после обретения двумя странами свое независимости, то проблемы в российско-украинских отношениях нарастали постепенно. Россия и Украина, в отличие от Индии и Пакистана, смогли удержаться от сползания в крупномасштабное прямое военное столкновение, хотя в Киеве сегодня Россия воспринимается как «страна-агрессор». С другой стороны, как Индия, так и Пакистан сегодня являются ядерными державами, что сдерживает угрозу нового прямого военного столкновения между ними. Украина отказалась от советского ядерного оружия в 90-е гг. прошлого века, и ядерный фактор в российско-украинских отношениях не работает. В любом случае, социологические опросы неизменно демонстрируют устойчивость анти-индийских настроений в пакистанском обществе и антироссийских – в украинском общественном сознании.

И в первой, и во второй паре присутствует территориальный вопрос. Конечно, Кашмир и Крым трудно сравнивать – у этих регионов очень различные исторические судьбы, сильно отличаются состав и самоидентификация населения, не совпадают и особенности их нынешнего международно-правового статуса. Тем не менее, некоторые параллели явно проглядываются. Дели последовательно отрицает существование кашмирской проблемы как международного спора и акцентирует свое внимание на «трансграничном терроризме» с территории Пакистана. Точно так же Москва последовательно отказывается от какого бы то ни было разговора с Киевом по вопросу о Крыме, объявляя «крымский вопрос» закрытым раз и навсегда. Однако, и Исламабад, и Киев продолжают настаивать на наличии территориальной проблемы и ставят перспективу общей нормализации отношений, соответственно, с Индией и Россией, в зависимость от прогресса в ее решении. Главное принципиальное различие между Пакистаном и Украиной состоит в том, что Пакистан настаивает на проведении плебисцита в Кашмире (рассчитывая, что мусульманское население региона поддержит воссоединение с Пакистаном), в то время как Украина проводить плебисцит в Крыму не готова (ссылаясь на отсутствие такой процедуры в конституции страны и, вероятно, также опасаясь за возможные итоги такого плебисцита).

И в первой, и во второй паре присутствует территориальный вопрос. Конечно, Кашмир и Крым трудно сравнивать – у этих регионов очень различные исторические судьбы, сильно отличаются состав и самоидентификация населения, не совпадают и особенности их нынешнего международно-правового статуса.

Наконец, стоит заметить, что связки «Индия-Пакистан» и «Россия-Украина» представляют собой не закрытые, а открытые системы. Более слабые участники этих пар пытаются выправить неблагоприятное для себя соотношение сил за счет максимальной интернационализации конфликта. В своем противостоянии с Индией Пакистан традиционно опирался на поддержку США, а в последнее время – на поддержку Китая. Украина, со своей стороны, не без успеха конвертировала свой конфликт с Россией в конфликт между Россией и «совокупным Западом». Такая интернационализация повышает издержки конфликта для более сильной стороны и делает призрачными надежды на «окончательную победу». Отсюда – стремление Дели и Москвы ограничиться в отношениях с Исламабадом и Киевом сохранением существующего статус-кво и минимизировать угрозы эскалации.

Что это означает для будущего отношений внутри двух пар? Прежде всего, приходится признать, что конфликты такого типа тянутся очень долго и вполне могут пережить несколько поколений. Противостояние Индии и Пакистана продолжается вот уже три четверти века, и нет никаких признаков того, что оно близится к своему завершению. Даже если проблема Кашмира каким-то чудом будет решена на взаимоприемлемых условиях, остается масса причин для продолжения враждебности между двумя странами. Точно так же трудно вообразить себе ситуацию, при которой могла бы произойти фундаментальная перезагрузка российско-украинских отношений. Даже полное и безусловное выполнение всем сторонами Минских соглашений по Донбассу (а в возможность такого сценария сегодня трудно поверить) едва ли изменит общий антироссийский настрой украинского политического класса. Решив проблемы реинтеграции Донбасса, политическая элита Украины не только начнет более решительно продвигать свою «крымскую повестку», но и по-прежнему будет подозревать Москву в агрессивных намерениях в отношении Киева.

Кроме того, интуиция подсказывает, что окончательная нормализация отношений между Дели и Исламабадом, а также между Москвой и Киевом возможна лишь в более широком международном контексте. То есть необходимым, хотя и не обязательно достаточным условием такой нормализации должно быть выстраивание новых систем безопасности в Евразии и в Европе. Для Индии это означает в первую очередь достижение какого-то устойчивого взаимоприемлемого компромисса с Китаем, для России – выход на новый уровень в ее отношениях с Соединенными Штатами. В этом случае можно будет придать новый импульс евразийским и европейским многосторонним структурам – Шанхайской организации сотрудничества и Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе. Перевод индийско-пакистанских и российско-украинских споров в многосторонние форматы поможет выправить или, хотя бы сделать менее заметными существующие асимметрии балансов сил в каждой из пар – при условии, что эти форматы не будут восприниматься в Дели и в Москве как попытки «геополитического окружения» или «многостороннего сдерживания» Индии и России.

Интуиция подсказывает, что окончательная нормализация отношений между Дели и Исламабадом, а также между Москвой и Киевом возможна лишь в более широком международном контексте.     

Разумеется, для стабилизации необходимо, чтобы более сильные игроки в двух парах не отказывали противоположной стороне в субъектности. Индия должна признать, что Пакистан не является слепым орудием в руках Пекина, а Россия – исходить из того, что Украина при всей своей слабости и зависимости от внешних игроков не выступает в роли послушной американской или европейской марионеткой. Со своей стороны, Пакистан и Украина должны найти иные, позитивные основания для своей идентичности, не противопоставляя себя более сильным соседям. Идентичность, построенная на отрицании, всегда остается неполной и в чем-то ущербной. Это, кстати, справедливо и в отношении непрекращающихся в России попыток выстроить свою идентичность на отрицании принадлежности страны к Европе.

Из всего вышеизложенного вытекает, что ближайшей целью в обеих конфликтных связках является не решительное «решение» проблем, разделяющих Индию и Пакистан, Россию и Украину – такое «решение» в ближайшем будущем, к сожалению, не представляется возможным, – а снижение рисков и издержек неизбежного долговременного противостояния. Что, конечно, не исключает возможности взаимодействия сторон в относительно нетоксичных областях – в вопросах изменения климата и сохранения биоразнообразия, управление миграциями, поддержания и расширения трансграничных гуманитарных контактов и т. д. По мере достижения значимых результатов в этих вопросах стороны могли бы перейти к обсуждению более чувствительных проблем, разделяющих их сегодня.