Прыжок евразийского тигра? 

Легитимация режима личной власти Владимира Путина и его команды после 24 сентября 2011 держится на одном аргументе “от противного”. Исторически фундированный страх гражданского хаоса и последствий революции работает на режим власти, потерявший обаяние и авторитет. В этом интеллектуальном контексте тезис  “революция хуже плохого порядка” пока пересиливает встречный тезис “если будет такой порядок, то революция неизбежна”. Более радикальный и чуть менне изысканный тезис о моральной неприемлемости любой поддержки порочной власти развит Алексеем Навальным и уже набирает силу в устах Ксении Собчак, а белая ленточка как символ протеста оказывается в лацкане Сергея Миронова.   

Положительных слов и аргументов в защиту порядка почти не осталось, а рождение новых в окружении власти заблокировано проблемой Медведева – он фактически занимает позицию номер 2 во властной конфигурации, при этом почти полностью потеряв авторитет и “лицо”. Это серьезно ограничивает возможность нового убедительного властного дискурса.  Кадровый интеллектуальный голод вокруг администрации президента – следствие 24 сентября – также снижает способность к созданию новых убедительных для общества смыслов. Наконец, существенная часть  интеллектуалов и журналистов, работавших на Путина, (Г. Павловский, М. Дмитриев, Л. Радзиховский) начали явно формулировать пост-путинскую повестку.

Как представляется, единственным потенциально убедительным ходом, который остался у команды Путина для легитимации режима личной власти, остается “азиатский модернизационный авторитаризм”. Ужесточение законодательства, почти явная отмена свободы собрания, отягощенная однако денежными штрафами (т.е. выдающаяся в своей мелочности), снятие редакторов относительно свободных СМИ собственниками, связанными с властными группами, могут быть оправданы только в сопровождении успехов Агентства по Стратегическим Инициативам. Сочетание эффективных экономических решений, направленных на ускоренный экономический рост, и ограничений политических свобод представляются общими чертами для таких разных стран как Япония, Корея, Сингапур, Малайзия и Китай. Попытка заглушать нарастающий и неизбежно усиливающийся протест против режима личной власти, потерявшего прежнее интеллектуальное обоснования, будет успешна только при наличии нового интеллектуального обоснования. Личные экономические инициативы Путина – модернизация промышленности (см. опыт Калуги), усиление АСИ, стратегическая задача подняться на 20 место в рейтинге Doing Business, и Таможенный Союз – направлены на рыночную технократическую модернизацию, не осуществленную за 12 лет власти. Личные политические инициативы Путина после начала третьего срока направлены на ограничение свободы слова и свободы собраний. Азиатская модель для Евразийского тигра?

Действительно, есть ли у режима Путина шанс превратить Россию в нового евразийского тигра? Шансов на это превращение почти нет. Клептократическая элита по своему генезису не готова к работе и построению конкурентоспособных компаний мирового уровня. Азиатский протекционизм предполагает жесткое требование результата – успех на внешних рынках. Герман Греф представляет счастливое, но единственное исключение в большой команде Владимира Путина. Даже наиболее бизнес ориентированные братья Роттенберги не смогли не поддаться соблазну получения прямого внеконкурсного контракта от Медведева на миллиардный дородный подряд вокруг Сколково. При этом фактически личный режим строиться именно на командной игре людей, которые в последние несколько лет начинают предпочитать стремительное личное обогащение сохранению власти и команды. Как отмечает Глеб Павловский, проект команды Путина находится в стратегическом тупике: захват власти в командой, принципиально не ограничивающей неограниченного личного обогащения ширящегося круга членов команды, не имеет стратегии выхода. Этот проект обречен на защиту политической власти как гарантию сохранения личных богатств. В ходе этой жесткой защиты режим уже потерял легитимность. С такой командой Путин не сможет заставить евразийского тигра совершить прыжок.

В этом случае, в новых стратегических инициативах Путина речь идет о новом идеологическом обосновании, но не о новой команде и новой стратегии управления. Скорее всего стилистическая имитация азиатского сценария будет недостаточной, а неограниченное этикетом поведение членов старых команд в течение полутора-двух лет приведет к тому, что коррупция будет ассоциироваться лично с командой Путина уже у широкой публики. Реальная модернизация промышленности предполагает опору на капитанов промышленности, а не на коррумпированный круг людей, никогда не строивших крупный  бизнес в условиях рыночной конкуренции.

Вводя новые экономические темы, Путин делает дистанцирующий маневр в отношении этой старой команды, но он не готов и, вероятно, не может расстаться с ней. В этой перспективе роль Дмитрия Медведева внутри внутренней конфигурации власти оказывается неожиданной – это была не просто имитация, но реальная ставка Путина на ограничение своего ближайшего круга “силовиков”. Этот ограничитель давал ему реальную опору на либеральных и прозападных членов команды, укрепляя связи с глобальным западным бизнесом. Теперь сразу обе группы оказались опасными для лидера. Поиск новой кадровой и идеологической основы для защиты своей власти от компрометирующей и скомпрометированной команды ограничен этим исходно тактическим характером маневра дистанцирования. На радикальную чистку не готов сам президент, и без нее совет, данный российскому руководству великим азиатским диктатором и модернизатором Ли Кван Ю остается не использованным.