Помните известную книгу второго украинского президента Леонида Кучмы «Украина – не Россия»? Это название невольно всплывает в памяти, когда сравниваешь недавние трагические события в Казахстане с подъемом протестного движения в Беларуси полтора года назад.

Почему продолжавшиеся несколько месяцев массовые уличные акции в Минске и других белорусских городах оставались в целом мирными, в то время как демонстрации в городах Казахстана буквально за несколько дней превратились в беспорядки и насилие?

Почему Москва и ОДКБ предпочли не вмешиваться военными средствами в происходящее в Беларуси, но приняли оперативное решение о направлении многосторонних миротворческих сил в Казахстан?

Почему реакция «совокупного Запада» на события в Беларуси была четкой и недвусмысленной, а на события в Казахстане – невнятной и даже противоречивой?

Наверное, на все эти вопросы нет однозначных и исчерпывающих ответов. Тем не менее, представляется уместным выявить основные факторы, обусловившие очень разную динамику кризисов в двух постсоветских государствах, избравших еще в 90-е годы прошлого века в целом схожие модели ярко выраженных персоналистских политических систем и до последнего времени считавшихся едва ли не эталонами стабильности на всем постсоветском пространстве. При всех общих родовых характеристиках двух стран, Казахстан – это все-таки не Беларусь, и траектории их развития сходятся далеко не во всем.

Прежде всего, белорусское общество отличается относительной однородностью, а сама Беларусь – компактностью. Хотя на территории страны можно найти представителей почти всех национальностей, населявших когда-то Советский Союз, этнические белорусы составляют около 85% населения. Подавляющее большинство жителей страны относят себя к православному христианству, но религиозный фактор вообще большой роли в жизни белорусского общества никогда не играл и не играет сегодня.

Прежде всего, белорусское общество отличается относительной однородностью, а сама Беларусь – компактностью.

Огромный Казахстан, напротив, был и остается одним из наиболее гетерогенных постсоветских государств. И не только с точки зрения своего этнического и конфессионального состава, но и в плане региональных различий, сложного переплетения интересов основных клановых и субэтнических группировок. Задачи формирования новой национальной идентичности не решены до конца ни в одной, ни в другой стороне, но стоят они в каждом случае принципиально по-разному.

Огромный Казахстан, напротив, был и остается одним из наиболее гетерогенных постсоветских государств.

В Беларуси за тридцать лет не сложилось влиятельных олигархических группировок, способных бросить вызов политическому руководству страны, государство и сегодня продолжает полностью контролировать «командные высоты» в экономике. В Казахстане влиятельные бизнес-группировки возникли еще четверть века назад; в стране по-прежнему идет ожесточенная борьба за контроль над финансовыми потоками и передел собственности.

Наверное, именно поэтому казахстанские события представляли собой не классическое биполярное противостояние институтов гражданского общества и власти, но значительно более сложное явление. Начавшись как локальные выступления с исключительно экономическими требованиями, протесты быстро захватили средний класс больших городов, а к экономическим лозунгам добавились политические. Помимо всего прочего, насколько можно судить, открытое противостояние на городских улицах сопровождалось скрытым противостоянием между кабинетами высокопоставленных казахстанских чиновников.

Наверное, именно поэтому казахстанские события представляли собой не классическое биполярное противостояние институтов гражданского общества и власти, но значительно более сложное явление.

Разумеется, сыграли свою роль различия в особенностях национального характера белорусов и казахов. Любые обобщения на этот счет выглядят условными и уязвимыми для критики, но все же позволительно утверждать, что белорусы были и остаются терпеливыми, сдержанными, неконфликтными европейцами, в то время как казахи более эмоциональны, импульсивны, решительны и нетерпеливы.

Предки современных белорусов – оседлые крестьяне Центральной Европы, предки казахов – непоседливые кочевники степного пояса Центральной Азии. Историческая традиция Беларуси – принадлежность к крупным имперским образованиям (Великое княжество Литовское, Российская империя, Советский Союз), историческая традиция Казахстана до присоединения к России – очень своеобразная племенная (клановая) демократия при отсутствии сильной центральной власти.

Есть более чем очевидные принципиальные различия в геополитическом положении двух стран. Беларусь – самый центр Европы, ближайший восточный сосед Европейского союза. Казахстан находится в центре Евразии, рядом с Афганистаном и другими точками реальной или потенциальной нестабильности.

Что бы ни говорили о неких «внешних силах», подрывающих стабильность в Беларуси, найти в этой стране какие-то признаки активности исламских фундаменталистов довольно сложно. Присутствие на территории республики незаконных курдских мигрантов из Ирака едва ли как-то повлияло на общую политическую ситуацию в Беларуси. А вот влияние соседних государств – в первую очередь, Польши и стран Балтии, но также и Украины – на белорусское общество всегда было очень значительным.

Казахстан же даже на пике своих отношений с Западом никогда не был для США или для Евросоюза приоритетным объектом продвижения либеральных ценностей и практик и никогда не рассматривался как возможная образцово-показательная модель демократического развития для других стран центральноазиатского региона. Региональные геополитические приоритеты Запада с течением времени смещались от Казахстана к соседнему Узбекистану несмотря на то, что политическая практика последнего еще дальше отстояла от стандартов западных либеральных демократий.

Наконец, не следует забывать и о том, что Беларусь и Казахстан сегодня находятся на разных стадиях своих политических циклов. В Минске только общественные протесты лета – осени 2020 года вынудили руководства начать задумываться о возможных перспективах политического транзита. В Казахстане, напротив, запущенные еще летом 2019 г. процессы политического транзита стали одним из факторов, спровоцировавших волнения в январе 2022 г. В каком-то смысле можно утверждать, что волнения в Казахстане де-факто стали завершением перехода власти от первого казахстанского президента ко второму, хотя совсем не обязательно даже началом трансформации политической системы страны.

Наконец, не следует забывать и о том, что Беларусь и Казахстан сегодня находятся на разных стадиях своих политических циклов.

Позиции Александра Лукашенко в белорусских элитах летом 2020 г. было в целом прочнее, чем позиции Касыма-Жомарта Токаева в казахстанских элитах в начале 2022 г. Белорусские силовики более решительно и более жестко реагировали на протесты, чем их коллеги в Казахстане – несмотря на то, что уличная активность в Беларуси не сопровождалась криминальными эксцессами, как это случилось в Казахстане. Число задержанных участников протестной активности в Беларуси, по данным правозащитных организаций, превысило 30 тыс. человек, в то время как в Казахстане было задержано около 10 тыс. человек (при этом не стоит забывать о том, что население Казахстана примерно в два раза больше, чем население Беларуси).

Позиции Александра Лукашенко в белорусских элитах летом 2020 г. было в целом прочнее, чем позиции Касыма-Жомарта Токаева в казахстанских элитах в начале 2022 г.

Таким образом, при всех многочисленных проблемах, с которыми пришлось столкнуться Александру Лукашенко летом 2020 г., политические риски у Токаева в январе 2022 были все-таки выше, чем у его белорусского коллеги. Наверное, и политические риски кризиса в Казахстане для Москвы также рассматривались в Кремле как более высокие, чем риски кризиса в Беларуси. Не удивительно, что, вопреки многим прогнозам и сценариям, Россия прямо не вмешалась в политическое противостояние в Беларуси, но вместе с другими странами-членами ОДКБ весьма оперативно приняла решение направить многосторонний контингент миротворцев в Казахстан.

Не удивительно, что, вопреки многим прогнозам и сценариям, Россия прямо не вмешалась в политическое противостояние в Беларуси, но вместе с другими странами-членами ОДКБ весьма оперативно приняла решение направить многосторонний контингент миротворцев в Казахстан.

Также понятно, почему так растерян Запад: если в Беларуси нынешнему руководству во главе Лукашенко просматривалась ясная, пусть и не вполне реалистическая, альтернатива в виде прозападного либерально-демократического режима, то в Казахстане подобной альтернативы руководству во главе с Токаевым пока не просматривается. Веских причин возлагать большие надежды на оппозиционные демократических силы в казахстанском обществе у Запада не имеется, а вот угроза подъема исламского фундаментализма в Казахстане расценивается многими западными экспертами как вполне реальная, особенно с учетом опыта «арабской весны» десятилетней давности. 

Также понятно, почему так растерян Запад: если в Беларуси нынешнему руководству во главе Лукашенко просматривалась ясная, пусть и не вполне реалистическая, альтернатива в виде прозападного либерально-демократического режима, то в Казахстане подобной альтернативы руководству во главе с Токаевым пока не просматривается.

Тем не мнее, при всех различиях ситуаций в Беларуси и Казахстане, российские риски в обеих странах имеют сходную природу. Твердо выступив на стороне нынешнего руководства обеих стран, Россия в состоянии более прочно привязать к себе правящие элиты обеих стран, но в то же время рискует оттолкнуть от себя те значительные круги белорусского и казахстанского обществ, которые можно условно обозначить как социальную базу будущей политической оппозиции. Таким образом, в определенных обстоятельствах тактические победы Москвы в обеих странах способны обернуться стратегическими поражениями.

При всех различиях двух постсоветских государств, их объединяет то, что ни в одном из них пока не решена проблема политического транзита. А значит – возможны новые кризисы и новые потрясения. Поэтому разумной стратегией Москвы было бы избежать закрепления за собой неблагодарной роли «жандарма постсоветского пространства» и использовать свое влияние на этом пространстве для синхронизации сложных процессов социально-экономической и политической трансформации постсоветских обществ – настолько, насколько такая синхронизация еще возможна. Эта важная функция вряд ли может быть выполнена, если сама Россия надолго задержится в рамках сложившейся у нее на данный момент архаичной модели социально-экономического развития.

При всех различиях двух постсоветских государств, их объединяет то, что ни в одном из них пока не решена проблема политического транзита.