В последнее время на глаза все чаще попадаются разнообразные тексты с заголовками типа «Что на самом деле думает Владимир Путин о Донбассе?», «Каковы истинные цели Кремля в отношении Киева?» и даже «Когда начнется война России с Украиной?». Честно говоря, я завидую авторам таких публикаций – все эти люди, без сомнения, обладают какими-то сверхъестественными телепатическими каналами связи с российским руководством, позволяющими им в любой момент времени безошибочно предсказывать поведение Кремля и убедительно разъяснять всем непосвященным стоящую за данным поведением мотивацию.

Лично я, к сожалению, не обладаю подобными удивительными, волшебными, в чем-то – даже пугающими способностами, а потому в своих предположениях и догадках (часто неточных, а порой и вовсе ошибочных) я могу опираться только на логику, здравый смысл и анализ уже случившихся событий. Все это вместе подводит меня к мысли о том, что крупная война с Украиной совершенно не вписывается в планы Москвы. Уже не раз было подробно описаны возможные политические дивиденды от такой войны (более чем сомнительные) и ее неизбежные издержки (вполне очевидные и очень существенные, если не сказать – эпические).

Все это вместе подводит меня к мысли о том, что крупная война с Украиной совершенно не вписывается в планы Москвы.

Никто, разумеется, не в состоянии убедительно доказать, что где-го в глубине свой души Владимир Путин не мечтает о захвате Киева или об установлении российского контроля над Босфором и Дарданеллами. Но точно также невозможно доказать, что, скажем, Джо Байден или Камала Харрис не мечтают по ночам о присоединении Канады или об установлении наследственной монархии в Соединенных Штатах. Однако наши мечты – одно дело, а практические планы – нечто совсем другое.

Если бы Владимир Путин действительно готовил масштабную военную операцию на территории Украины, то об этой подготовке все мы, скорее всего, ничего бы не знали до самого последнего момента. Нынешний уровень мобильности российских вооруженных сил и степень их боеготовности не требуют многих недель, а тем более нескольких месяцев на необходимые мобилизационные мероприятия. Вспомним хотя бы действия «вежливых людей» (в западной терминологии – «зеленых человечков») в Крыму в феврале-марте 2014 года: когда активность российских военных на полуострове была замечена, операция по сути дела была уже завершена. Логично предположить, что любая последующая операция прошла бы по примерно тому же сценарию – многочисленные «пикейные жилеты» начали бы рассуждать на тему российской агрессии лишь тогда, когда бравые российские спецназовцы уже вовсю фотографировались на Театральной площади Мариуполя и развлекали детишек на Сумской улице в центре Харькова.   

Нынешний уровень мобильности российских вооруженных сил и степень их боеготовности не требуют многих недель, а тем более нескольких месяцев на необходимые мобилизационные мероприятия.

Однако сегодня мы наблюдаем нечто совсем другое – открытые, я бы даже сказал – демонстративные перемещения российских войск вдоль границы с Украиной, причем перемещения продолжаются уже несколько недель. Одновременно из Москвы раздаются громкие и грозные заявления, в том числе и из тех влиятельных ведомств, которые обычно ни с какими публичными заявлениями вообще не выступают. Напрашивается вывод о том, что целью российских действий является отнюдь не приписываемая Владимиру Путину непосредственная подготовка военной операции, а политический сигнал, подкрепленной демонстрацией впечатляющей военной мощи Москвы. Так кому же и какой сигнал посылает российский лидер?

Так кому же и какой сигнал посылает российский лидер?

В первую очередь, это сигнал Киеву, предостерегающий украинское руководство от возможного возобновления попыток решить проблему Донбасса военным путем. По-видимому, в Москве обеспокоены перспективой того, что президент Владимир Зеленский, теряющий популярность на фоне приближающихся перевыборов, может поддаться соблазну пойти на риск «маленькой победоносной войны» на востоке со всеми сопутствующими издержками для населения и руководства непризнанных ДНР/ЛНР. Тем более, что перед глазами Владимира Зеленского вполне может маячить привлекательный образ его азербайджанского коллеги Ильхама Алиева, который пошел на такой риск осенью прошлого года в Нагорном Карабахе и в итоге оказался победителем и национальным героем. По всей видимости, сигнал из Москвы сводится к следующему: если Владимир Зеленский все-таки поддастся соблазну и начнет наступление на Донбасс, то он окажется не украинским Ильхамом Алиевым образца 2020 года, а украинским Михаилом Саакашвили образца 2008 года, когда этот последний попытался в ходе военного блицкрига захватить Южную Осетию.

Конечно, в Киеве скажут, что никаких попыток силового решения проблемы Донбасса не планировалось и не планируется. Однако, по мнению официального представителя МИД РФ Марии Захаровой, Украина уже стянула к Донбассу не менее 125 тысяч военнослужащих или половину всего личного состава ВСУ. Подтвердить или опровергнуть такие цифры так же непросто, как и подтвердить или опровергнуть циркулирующие на Западе и в Киеве оценки масштабов российской мобилизации.

Но российские действия – конечно же, надо расценивать и как сигнал Западу. В Москве уже давно выражали разочарование недостаточными, с точки зрения Кремля, усилиями Парижа и Берлина по принуждению Киева к выполнению своих обязательств по Минским соглашениям февраля 2015 года вообще и по решениям Парижского саммита «нормандской четверки» декабря 2019 года в частности. Дело дошло до того, что российский МИД пошел на публикацию конфиденциальной переписки на эту тему министра иностранных дел Сергея Лаврова со своими коллегами из Германии и Франции – поистине нестандартное и явно нелегко решение для российской дипломатии.

Наблюдая с растущим раздражением «саботаж» Минских договоренностей со стороны Киева и явное «попустительство» этому саботажу со стороны Берлина и Парижа, в Москве также не могут не замечать того, что Владимир Путин охарактеризовал как «начало военного освоения украинской территории» странами НАТО. То есть хотя де-юре Украина не является и в обозримом будущем едва ли станет полноценным членом Североатлантического альянса, де-факто развертывание военной инфраструктуры альянса на украинской территории уже началось, что создает серьезные потенциальные вызовы для безопасности России.

Отсюда и последние настойчивые требования Кремля о представлении России со стороны Запада «юридически обязывающих» гарантий прекращения дальнейшей экспансии НАТО в восточном направлении и о начале переговоров по созданию новой инклюзивной системы безопасности в Европе. Что, разумеется, не снимает с российской повестки дня вопроса о выполнении украинской стороной Минских соглашений в полном объеме.

Что, разумеется, не снимает с российской повестки дня вопроса о выполнении украинской стороной Минских соглашений в полном объеме.

Допустимо предположить, что данные требования Москвы к Западу и к Украине – это, все-таки, не столько «красные линии», сколько запросные позиции. Понятно, что представление России «юридически обязывающих» гарантий отказа от расширения НАТО невозможно без принципиального пересмотра Североатлантического договора 1949 года, на что в обозримом будущем никто не пойдет. Также понятно, что полное выполнение Минских соглашений потребует внесения в Конституцию Украины существенных изменений, абсолютно неприемлемых для основной части нынешней политической элиты страны, и в силу этого практически неосуществимо.

Профессионалы, работающие во внешнеполитических структурах российской власти, не имеют права игнорировать эти очевидные политические реальности. Запросные позиции с российской стороны могут быть любыми, но искать компромиссы приходится в пределах возможного. Практически для Москвы это означает последовательную работу по снижению стимулов, мотивирующих Украину настойчиво проситься в НАТО, и стимулов, мотивирующих НАТО расширять свое инфраструктурное присутствие на западных рубежах России.

Нет другого пути добиться этих целей, кроме как путем дозированных, пусть и для начала очень скромных мер по деэскалации, захватывающих как линию разграничения в Донбассе, так и российско-украинскую границу. Эти меры не обязательно должны быть зафиксированы в виде какого-то договора; они могла бы осуществляться сторонами в режиме параллельных односторонних действий. Частично такие меры уже содержатся в первых пунктах Мирских договоренностей, частично их нужно согласовывать заново. Это долгий и нелегкий для всех путь, но только пройдя через него, можно выти на более масштабные и более амбициозные задачи, касающиеся будущего европейской безопасности. А также окончательно исключить даже гипотетическую перспективу крупного вооруженного конфликта в центре Европы, из которого едва ли кто-то выйдет безусловным победителем.