К середине июля 2013 года во внутренней политике в России высшее руководство показало, что может выдерживать неограниченно жесткий курс в отношении любых проявлений публичного протеста и даже простой автономии. В частности, реакция на головокружительно быстрое лишение самостоятельности Российской Академии Наук и процесс по делу «Кировлеса» против А. Навального показывали, что в обществе нет достаточно сильных институтов и коалиций людей, способных остановить или даже модерировать такие действия власти. Веерная замена руководителей относительно самостоятельных руководителей частных СМИ оставили всего три влиятельных медиа группы вне прямого контроля высшего руководства – «Эхо Москвы», «Ведомости» и интернет активы А. Винокурова и Н. Синдеевой. Публичные приговоры по ряду резонансных дел приучали к тому, что правовые нормы игнорируются явно, и это создает ситуацию, где нет даже необходимости соблюдать видимость права. Июль 2013 был порогом перехода к диктатуре, и не было сил, способных и намеренных удержать власть от этого соблазна. Однако, этот переход не был совершен и у отказа от перехода к диктатуре есть ряд вероятных внутренних и внешних причин.

Во-первых, последовавший в июле приговор Алексею Навальному был встречен в Москве с такой эмоциональной силой, что более десяти тысяч людей спонтанно вышли на улицу города с явной готовностью совершать неправомерные действия. Активная часть горожан восприняла этот приговор как личный и неожиданно создающий новую угрозу. Именно так он и был задуман и в этой точке, по всей видимости, у властной группы и их ближайшего и дальнего окружения «профессионалов», составляющих костяк протестующих городских образованных россиян, состоялось содержательное обсуждение позиций. Очевидно, полиция могла легко и в данном случае законно задержать сотни граждан, заклеивающих Госдуму бумажками, но этого не было сделано. Более того, прокуратора спешно потребовала от суда выпустить Навального, которому затем «Единая Россия» (!) помогла пройти муниципальные фильтры и стать кандидатом в мэры Москвы. Границы допустимого в России были расширены и закреплены по-новому в пользу «профессионалов». Сохраняя полный контроль над ситуацией, и не имея сильных организованных оппонентов, политическое руководство страны неожиданно признало некоторый периметр приличий, за который пока не будет заходить. Конкретно, наиболее влиятельный лидер оппозиции не будет посажен в тюрьму по обвинению, в которое не верит активная часть общества. Более того, он может быть допущен к выборам – правда, по произвольному решению высшего руководства страны. Демонстрация этой ситуации – это управление через угрозу силой, а не через его прямое и последовательное применение без оглядки на общественное мнение и восприятие законности. Именно этот отказ от риторики и попытка объясниться характеризовал всю первую часть третьего президентского срока.

Из трех версий, объясняющих этот резкий поворот (Навальный – это «проект Кремля», Кремль испугался общественных протестов против приговора, Собянин нуждался в убедительном, но не избираемом оппоненте для своих пере-выборов и претензий на роль приемника), наиболее распространенной оказался нейтральная версия об амбициях Собянина. Эта версия как бы снижала странность произошедшего, а версия о кремлевском управлении Навальным и вовсе ставило все на свои места в кукольном театре власти. Однако, слабость обеих конспирологических версии состоит в том, что они неявно предполагают игру по правилам публичной политики ближайшего доверенного лица В. Путина, президентской администрации и самого президента. Версия, объясняющая честные выборы и неожиданное смягчение приговора через игру личных властных амбиций политика Собянина (впрочем, никогда ранее в них не замеченного), означает, что высшее руководство было не готово к переходу к диктатуре, почему-то решило продолжать работу в поле публичной политики. Тезис о том, что оппозиционер – проект Кремля точно также обозначает активное принятие публичной политики как основного инструмента господства. Как раз в момент, когда все было готово к силовому контролю. Эти две версии собственно не объясняют немотивированного поворота. Мы предполагаем, что реакция горожан на приговор Навальному сыграла существенную роль в этом повороте. Кремль, точнее его обитатели, не столько «испугались», сколько всерьез восприняли возмущение своими действиями частью горожан, протестующих против отказа от соблюдения приличий и все более открытого насилия как основного языка публичной политики. Это, безусловно, серьезный и положительный прецедент.

При этом неверие большинства активных горожан в свою роль в этом повороте говорит о том, что руководству страны прецедент удалось в значительной мере нейтрализовать. Он также лучше указывает на внутреннюю логику высшей властной группы. Общий вектор этого типа политики – это максимально возможно жесткий политический, экономический и силовой контроль ключевых ресурсов при максимально безопасной степени видимых и фактических свобод. Идеальный для господствующей группы сценарий соответствует личному стилю Владимира Путина, который почти всегда делает одновременно несколько противоположных инициатив, что является его способом сохранять адекватность и оставлять максимальное поле для маневра. В этом смысле приемлемой и комфортной является не диктатура, а публичность, выборы и приличия «на наших условиях», которые обеспечивает постоянно взведенный курок. Мягкий комфорт и де факто безопасность всегда должны содержать примесь опасности. Правовые и институциональные гарантии участникам любого уровня при этом принципиально не вписываются в такую систему господства и подрывают ее устойчивость. Вопрос состоит в том, какие деятели или факторы смогут ограничивать этот «идеальный сценарий» наиболее активной и наиболее сильной группы в России, которая реализует его в последние десять лет. Как только самостоятельные факторы или субъекты появляются, на них появляется специфическая адекватная реакция – признание права нового субъекта на автономию и последующий поиск способов лишения автономии. Однако, от внутренних факторов поворота от силовой диктатуры к специфической имитации свободных институтов и риторике необходимо перейти к внешним факторам.

В июле позиции России в ближайшем пространстве бывшего СССР и в мире были существенно слабее, чем сейчас. Украина казалась неминуемо уходящей от России в сторону ассоциации с ЕС и США должны были, казалось неминуемо, атаковать Серию и с большой вероятностью уничтожить или судить Асада, которого В. Путин публично и многократно поддержал. Это делало Россию слабой и стратегически уязвимой. Наконец, последовавший чуть позже конфликт вокруг Уралкалия показал насколько слабым и не институциональным является союз с Белоруссией. Лукашенко смог взять в заложники руководителя крупнейшей частной компании России, приглашенного в Минск по договоренности двух премьер министров, и заставить с его помощью изменить структуру собственников компании, одновременно критикуя отдельные положения Таможенного Союза. Никакой серьезной реакции руководства России на средневековый «захват послов» не последовало. Публичная конфронтация с Белоруссией в этом контексте обозначала бы признание провала внешней политики по всему периметру. Наконец, приближающаяся зимняя Олимпиада в Сочи требовала соблюдения минимальных международных приличий во внутренней политике к моменту ее начала. С тех пор Владимиру Путину, благодаря сфокусированным усилиям и дипломатии удалось обратить вспять два события, казавшиеся в июле неизбежными. Это позволило редакторам Форбс не без доли провокации назвать его самым влиятельным политиком мира. Однако, реальное поле влияния России в мире – это ядро бывшего СССР – еще предстоит выстраивать в новой ситуации экономической стагнации и в отсутствии привлекательной «мягкой власти» России. Экономическая интеграция «Евразии» будет постоянно наталкиваться на неформальный и неофеодальный характер союзных экономик, который будет мешать формальным институциональным правилам. Впрочем, эта необходимость формальной и многосторонней координации будет оставаться по существу модернизационным и стимулирующим вызовом для всех участников ТС.

В ближайшее время приближение Олимпиады делает ужесточение даже точечных репрессий маловероятным. После Олимпиады и ее вероятных скандалов вокруг провокационных «моральных» законов, которые, скорее всего, повлияют на ее общую атмосферу и могут даже испортить настроение праздника, внутренняя политика может снова кратковременно стать жестче. Однако, как отмечают экономисты, проведение таких масштабных международных мероприятий в среднесрочной перспективе делает страну более открытой экономически и социально. Наконец, степень жесткости политического режима и соответственно политические риски будут также все сильнее зависеть от нового фактора – ухудшающейся экономической конъюнктуры. Российский режим не имеет серьезного аппарата для воздействия на экономический рост. Огосударствление экономики не создает нового качества администрации, а существующий уровень административно-хозяйственной дееспособности режима в целом определяется успехами свободных частных компаний, тогда как государственный аппарат очень слаб. Отсутствие нормальной дороги между Москвы и Петербургом и необходимость использования Олимпиады для стимуляции строительства крупной инфраструктуры (иначе просто ничто никогда не будет построено в срок) сегодня признаны высшим руководством. Этот аргумент уже регулярно используются как публичное обоснование непропорциональных трат на АТЭС, Сочи и ЧМ 2018. Это фактическое саморазоблачение, однако, остается незамеченным.

P.S.

Когда был дописан этот текст, закончилась и пресс-конференция, сразу после которой В. Путин объявил о полученном от М. Ходорковского прошении о помиловании и о своем решении принять его. Это историческое и совершенно неожидаемое решение обозначает, что режим, вероятно, перейдет в новую фазу. Если Ходорковский не примет этого паса, президент публично потеряет лицо, что резко ослабит его позиции и потребуется больше репрессий, чем было, на фоне все менее убедительной риторики. Если Ходорковский действительно написал прошение или согласится это сделать после пресс-конференции, ключевым будет вопрос отъезда. Ходорковский на свободе в России будет уникальным человеком с моральным и понятийным правом на свободу, что не сможет не изменить политическое поле. В случае его отъезда, мы довольно сильно приблизимся к описанному выше состоянию максимальной симуляции свободы с курком у виска. Вместе вызовы Таможенного Союза, необходимость соблюдать международные приличия, пост-Олимпийская либерализация и экономическая стагнация будут делать режим чуть мягче в ближайшие полгода. Но он по-настоящему измениться, когда появятся новые сильные игроки со своей картиной мира или исчезнут прежние. М. Ходорковский относится к числу таких игроков и важно, остается ли он в этом качестве на свободе.

Этот блог отражает личные взгляды автора, которые могут не совпадать с позицией журнала Global Brief или Glendon School of Public and International Affairs.